Читать книгу "Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ] - Николай Александрович Баранов"

черным проемом. — Там и ложе имеется и столик поснедать, так что б не беспокоили.

— Там место для тебя, княжич и твоих дружек, — показал сотник на дверцу слева. Ложе одно, но широкое, коль будет твоя воля, и им хватит места с тобою улечься. А нет, так и на полу поспят — места хватит, на лежаках с той же кровати скинутых.

— Разберемся, — с забавной солидностью кивнул Андрей. — И не дружки со мной, а меченоши.

— Прости, княжич, — глубоко поклонился Дарко. И Ратиславу показалось, что сотник за поклоном спрятал улыбку.

— Хан Гунчак то ж в отдельных хороминах, — указал Дарко на следующую дверь и на этот раз улыбку не прятал. — А я с десятниками разместился вот здесь, рядом с тобой, воевода, — он показал на дверку рядом с ратьшиной каморкой.

— Нам с Сенькой куда, боярин? — Спросил Первуша.

— Со мной поселитесь, — коротко ответил Ратислав. — Дарко, лежаки на пол им устрой.

— Сделаю, воевода, — кивнул сотник. — Кстати, есть кто хочет?

Есть никто не пожелал — не больно давно из-за стола.

— Ладно, обустраивайтесь пока что, — приказал Ратьша. — А потом на стену пойдем. Давненько на татар не смотрели, чего они там поделывают.

Первуша отправил Семена вниз с сотником за лежаками. Сам занес в каморку, определенную им для жительства объемистый мешок с вещами Ратислава, собранными в его комнатке в княжьем тереме. Ратьша последовал за ним. В каморке стояла темень. Он пошарил рукой и в обычном месте нащупал с десяток восковых свечек. Богат, богат гость! Взял одну, вышел снова на лестничный закут, снял с подвески горящий светоч, подпалил от него фитиль свечи. Потом вернул светоч на место. Загораживая разгорающийся огонек ладонью, вернулся в каморку, уселся за небольшой столик на лавку, стоящую подле. Первуша возился в углу, раскладывая из мешка ратьшины вещи. Потом ввалился Семен, несущий два лежака набитые соломой, стал укладывать их возле ложа. Ложа узкого, только на одного.

Ратислав смотрел на них, уперев подбородок в скрещенные на столе руки и думал о Евпраксии, переживая каждый миг их встречи, каждое слово, сказанное им и ею, ее чудесный лик, запах волос…

Пробудил от грез Ратислава княжич Андрей.

— Все готовы, воевода, — сказал он звонким юношеским голосом, входя в каморку. — Можно идти на стену.

Княжич только что не приплясывал, так не терпелось ему посмотреть на грозных татар. А вот Ратьша пробудился от своих грез с трудом — все никак не хотел уходить из головы образ княжны.

— Пора, воевода, — повторил Андрей. — Все тебя ждут.

Ратислав тяжело поднялся из-за стола — разморило. Все-таки одна ночь сна после таких передряг слишком мало. Тут бы неделю отсыпаться. Но недели никто не даст. Могут не дать даже этой ночи. Он тряхнул головой, отгоняя оцепенение и расслабляющие мысли. Собрался, сказал:

— Идем, княжич, идем.

С Ратьшей на стену поехали все свитские, включая Гунчака. Половец, пока суть да дело, задремал у себя на ложнице, но стоило его тронуть за плечо, сразу вскочил. Спросил бодрым голосом, словно и не спал:

— Что, уже пора? — И двинулся к лестнице.

Поехали к Исадской стене. По всему именно там монголы должны будут пробовать силу защитников. Доехали быстро. Живо вскарабкались на стену, поднялись на смотровую площадку воротной башни Исадских ворот, всмотрелись в мелькающие за двумя поясами надолбов огни факелов.

Спервоначалу понять, что там в ста с лишком саженях делается не получалось — метель усилилась, тяжелые тучи висели совсем низко, ветер рвал пламя факелов. Потом глаза попривыкли. Ко всему факелов татары для работающих невольников из хашара не пожалели. Да и то — чего в темноте наработаешь. Потому даже отсюда что происходит на месте работ рассмотреть удалось. Увиденное неприятно поразило — пленники вовсю вкапывали колья изгороди и та была готова уже больше чем на половину. Если так будут работать всю ночь, то к утру, пожалуй и закончат. Так что, завтра можно ожидать приступа? Ратьша озвучил вопрос стоящему рядышком Гунчаку.

— Нет, — покачал головой половец. — Вряд ли. Сначала будут разбивать стену пороками. Ворота то ж. Вот когда сделают проломы, тогда уж… А пока тут делать нечего. Можно возвращаться.

Спустились вниз. Ратислав по пути заглянул в осадные клети, пристроенные с внутренней стороны крепостной стены, занятые воинами, нашел воеводу, начальника полутысячи обороняющей воротную башню и ближние к ней прясла. Тот не спал, сидел у очага, глядя на огонь. Ратислав его знал — бывши сотник княжьей дружины Ермил. Было ему лет слегка за тридцать. Большинство воинов Ермила тоже бодрствовали, негромко переговариваясь. Ратьша прислушался. Говорили, все больше, о татарах. Эти вои в сражении не были. Их за засеки не взяли — оставили охранять стольный град. Так себе были вои, что и говорить, небывальцы в основном. Да и доспех с оружием слабоваты. Рассказывали о татарах какие-то страсти. Прикрыв за собой дверь в клеть и встав у порога, Ратислав прислушался к разговору. Свет от очага сюда не доставал, потому воины не обратили на него особого внимания и продолжали внимательно слушать сидевшего в самой середине клети длинного худого воя лет сорока, обросшего жиденькой рыжеватой бороденкой. Язык, впрочем, был у рыжего подвешен хорошо и молотил он им без передыха.

— В главных у этих Гогов-Магогов ходит народ по прозванию мунгалы, — рек воин. — Ох, сильный народ. Пришел он с восточного края земли, подминая под себя и покоряя все народы на пути. Люди у мунгал, как наших два — высокие, сильные. Кони как наших три. Срубишь голову у мунгала, а на ее месте новая вырастает. А все потому, что послал их на наши головы Враг Рода Человеческого и грядет с их приходом конец света…

Дальше Ратьша слушать не стал, подошел к воеводе, встал напротив. Тот с трудом оторвал взгляд от огня, узнал Ратьшу, поднялся на ноги не спеша. Поздоровался. Рыжий примолк. Все воины в клети, те, кто не спал, уставились на воеводу и вид их ему, ох как не понравился: испуганный вид, пришибленный какой-то.

— Ты почему попускаешь такие вот разговоры? — попрекнул он Ермила. — Сам же в битве побывал с монголами, знаешь, что люди они, как люди! Не богатыри, а лошаденки у многих, так и вообще чуть побольше сторожевой собаки!

— Пресекал поначалу, — простуженным голосом ответил Ермил. — Так ведь шепчутся и шепчутся. Страху нагоняют друг на дружку. Потом надоело — рот каждому не заткнешь. Теперь вот сам слушаю, чего еще натреплют. Любопытно даже.

— Любопытно! — взрыкнул Ратислав. — Да они ж завтра, коль начнется приступ у тебя со стены